Негрский старорус[СИ] - Сергей Шведов

Оставшиеся еще в команде белые наемники, из тех, кто поумней, давно запаслись подложными документами. Так сделал и Лопсяк, но ему не повезло. Кубинский дезертир, бывший у них писарем и фальшивомонетчиком, выправил ему аргентинский паспорт, который приберегал для себя. Лопсяк покачал головой. С тяжелым португальским акцентом да еще и белобрысый, он вряд ли бы сошел за прирожденного аргентинца.

— Да ты что! — взвился темпераментный кубинец. — У нашего Че была вторая кличка — Палидо, «бледнолицый». А он же аргентинец!

* * *

Лопсяк сначала очень жалел, что не довелось проститься с Малашей. Хотя, если рассудить, и какая это жена? Он же ее купил за сто долларов. И никакой свадьбы не было. А раз так, она без него неплохо проживет на оставленные деньги.

В ночь перед побегом рой саранчи хороводил вокруг фонарей, как снежинки в России. Лежа на голой циновке под брезентовым навесом на летном поле, Лопсяк представил себе Малашу, хлопочущую у русской печи. Может быть, там в его родной деревне Живицы ей было бы по нраву. Русская грязь на деревенских улочках ничем не отличается от африканской. Но никогда Малаше не хлопотать с ухватом у русской печи.

В день его побега из Мозамбика разразилась небывалая бомбардировка, лагерь горел, оставшиеся наемники бежали к реке за лодками.

— Тененте, на полосе еще стоит последний неповрежденный самолет с горючим, — заорал в истерике авиационный техник. — Поднимай его и лети в горы.

— Пусть Кромасс сам летит.

— Капитан погиб — не раскрылся парашют. Наши в горах останутся без горючего, если нам сожгут последний самолет.

Это был грузопассажирский «Дуглас» еще времен второй мировой войны, который теперь редко поднимался выше крон деревьев.

— На нем все приборы слепые и радио нет. Это же авиахлам.

— Зато моторы до сих пор — класс! Сам сегодня проверял. Лети по ручному компасу, а лучше по реке. Мы к новому месту дислокации на катере выйдем. А тебе как раз ветер встречный и видимость полная.

Это был как раз тот случай, который нельзя было упускать. Лопсяк подхватил свой давно приготовленный НЗ с консервами да и автомат на всякий случай. Заставил негров–авиатехников затащить в салон еще три бочки с питьевой водой, которую доставляли сюда для белых офицеров из специального источника.

С трудом вырулил на старой развалине против ветра и попробовал подняться. Это было не так просто, салон был под завязку набит бочками с горючкой. Едва не зацепившись за верхушки деревьев, он медленно и тяжело, как пеликан над водой, поплыл над лесом.

В машине не было ни одного живого прибора. Он положил перед собой полевой офицерский компас и направил самолет строго на север.

8

Лопсяк летел вслед за грозовым фронтом, самолет бросало из стороны в сторону, как джип на ухабах. За двенадцать часов прямого полета он едва добрался до верховьев Нила. Там он и посадил самолет на поле с какими–то жидкими кустиками. Что это были за сельскохозяйственные культуры, Лопсяк не разглядел при луне. Остаток ночи он заправлял старой канистрой топливные баки и заливал воду в систему охлаждения, потом заснул в кабине.

Проснулся от того, что кто–то громко топал ногами по обшивке крыла. Лопсяк продрал глаза — замотанный с ног до головы в лохмотья суданец с винтовкой за спиной опасливо крался по крылу к кабине. Лопсяк перещелкнул тумблеры старта.

Двигатели, чихнув пару раз, раскрутили–таки пропеллеры. Бедуин кубарем скатился с плоскостей. Вслед самолету наездники на верблюдах открыли стрельбу, но «Дуглас» автоматной пули не боится…

Лопсяк летел над пустыней так низко, что, когда солнце стояло за спиной, впереди по земле бежала тень от машины. Четыре часа он шел вдоль Нила, потом его в первый раз обстреляли зенитки. Лопсяк взял круто на запад в пустыню. Лететь на восток над Египтом, Израилем, Сирией и Турцией было бы безумством. Не американские, так бывшие советские ракеты превратят старый «Дуглас» в кучу дюраля. Он пошел на северо–запад.

Для второй посадки он выбрал безжизненное плато где–то между Ливией и Египтом. Если бы кто только знал, как спал в этот раз Лопсяк! Бревно было бы легче тронуть с места.

А проснулся оттого, что кто–то жарко дышал ему в ухо. Еще не раскрывая глаз, Лопсяк нащупал руками что–то мягкое, пушистое. Ушастая лисичка–фенек даже не пыталась укусить, только жалобно тявкала и скулила, совсем как грудной ребенок.

Она взяла из рук кусок колбасы и потом, как кошка, доверчиво потерлась о его штанину. Всю ночь лисенок проспал у его ног, свернувшись клубком, как котенок. Ночи на плоскогорье холодные, и под утро Лопсяк сунул лисичку за пазуху. Там она проспала до самого отлета.

Перед запуском бренчащих двигателей Лопсяк заглянул ей в глаза — острая мордочка в обрамлении светло–рыжих шерстинок доверчиво смотрела на него. Лопсяку стало не по себе. Лисенок показался неуловимо похожим на его Малашу.

У Малаши был устроен на дворе алтарь в честь деревенских духов, на который она раз в неделю приносила кроликов и кур. Возжигала какие–то травы и ароматные свечки. Неужели эта ведьма устроила в Сахаре прощание с ним? Он раскрыл последнюю банку сгущенного молока и поставил перед фенеком. Лисичка сначала недоверчиво попробовала, потом жадно вылизала белую сладость и снова пытливо глянула на Лопсяка.

— Нет, Малаша, — сказал Лопсяк, — не поможет тебе твое негритянское колдовство. Не вернусь я к тебе. Оставайся сама в своей разлюбезной Африке!

Он хлопнул в ладоши. Лисенок припустил по убитому ветром плотному песку так быстро, что через миг пропал из виду, только на прощание махнул хвостом на восток.

— Куда мне на восток показывешь? Под ракеты? Пусть туда вороны летят.

Последнюю треть пути Лопсяк вел машину на высоте в пятьдесят метров. Пилоты–авиалюбители знают, что это за удовольствие, когда самолет реагирует на любую складку местности и трясется, как телега по булыжной мостовой.

Над Грецией вслед за ним поднялись два истребителя. Его долго увещевали по радио, которого у Лопсяка на борту и в помине не было.

Потом один из пилотов вывел свою машину на параллельный курс, чтобы подать Лопсяку сигнал посадки — большой палец книзу. Под самолетом Лопсяка расстилалась морская гладь, о посадке на воду с его летной квалификацией мог помышлять только умалишенный. Лопсяк чуть надавил на штурвал, и плоскости крыльев начали срывать пену с барашков высоких волн. Преследовавший его «Фантом» явно не подрассчитал и сходу зарылся кокпитом в пенные буруны.

Потерянный самолет из состава миротворческих сил по поддержанию гражданского порядка в бывшей Югославии Гаагский трибунал со временем занесет в актив Лопсяку, хотя он на тот момент лишь приблизительно разбирался в событиях на Балканах и решительно ничего не имел против американского парня, которому так хотелось навести новый порядок в мире.

После того, как американец исчез под волнами за облаком пара, в эфире поднялась целая радиобуря, благо, что Лопсяк не мог слышать даже самых ее отдаленных отголосков из–за отсутствия радиосвязи.

За ним вдогонку и наперерез неслись уже несколько самолетов. С чьих–то кораблей Лопсяка обстреляли ракетами, но обе сбились с курса по слишком низко летящей цели и самоликвидировались. Опасней всего были зенитные пулеметы, которые с одной очереди могли превратить старый «Дуглас», под самую завязку набитый бочками с горючим, в пылающий факел. Но при высоком волнении на море зенитки его ни разу не зацепили.

На закате тень от самолета неслась по бурной воде далеко впереди, словно показывала путь к спасению из этой бешеной круговерти в воздухе. Руки Лопсяка онемели на штурвале. Машину уводило прямо на высокие белые скалы. Лопсяк принял штурвал на себя, отжал левую педаль и подал вперед ручку газа.

Самолет чуть не завалило воздушными потоками у самых скал в левый штопор, ему только чудом удалось выровнять неуклюжую махину. От резкого броска лопнули джутовые крепления, связывавшие поставленные на дно салона бочки, и теперь они катались, как кегли по кегельбану.

Под крылом промелькнули ровнехонькие желто–зеленые поля, тянувшиеся почти до горизонта. Лопсяк решил больше не искушать судьбу — в темноте не отыскать извилистой линии Дуная, чтобы по блестевшему внизу форватеру реки выйти к прозрачным границам Молдавии или Украины. Он грузно опустил машину на кукурузное поле, погубив на нем половину урожая.

После долгих лет, проведенных на чужбине, Лопсяк не сразу понял, в форму какой страны одеты захватившие его военные. Его спрашивали, он отвечал, затем спрашивал он, ему тоже отвечали. Сербскохорватский язык понять можно, если тебе говорят медленно, да еще и по несколько раз повторяют. Снова угроза расстрела, снова проверка в бою, снова кровь… Так Лопсяк надел знаки отличия вооруженных формирований боснийских сербов.